Вы здесь

Наш Папа

Санитарно-эпидемиологический отряд стоял на окраине города, неподалеку от морга городской больницы. Этот морг в середине 60-х прославился на всю страну – попал в «Крокодил». И всё из-за синей дощечки с надписью: «Вас обслуживает бригада коммунистического труда», которую приколотил к входной двери пьяненький санитар. Левее морга серый глухой забор, за которым и укрылось одноэтажное здание отряда.

В санэпидотряд я попал после двухлетней службы в дивизионе ремонтирующихся кораблей и сразу понял: повезло. Отряд напоминал семью, дружную, сплоченную и работящую. Во главе ее стоял Папа – так за глаза называли подполковника медицинской службы Иосифа Козлова.

Иосиф Григорьевич встретил войну на Балтийском флоте, был участником страшного таллиннского перехода, дважды тонул, раненым попал в Ленинградский военно-морской госпиталь, пережил блокаду. Глядя на его темное, точно загорелое лицо с хитровато-блудливыми глазами, трудно было поверить в его героическую биографию. Крикун, матерщинник. Козлов между тем был добрейшим человеком, опытным эпидемиологом, хорошим организатором и хозяйственником. У меня потом было немало учителей, но всё же главным остался Папа.

Раз, а то и два в месяц объявлялась авральная приборка, сотрудники во главе с Козловым, облаченным в телогрейку и облезлый треух, всё мыли, скребли, подкрашивали, ровняли во дворе дорожки, а по весне разбивали клумбы и подрезали ветви у тополей. Приборки традиционно завершались застольем. Во главе стола восседал Папа, зорко наблюдая, чтобы никто не перебрал.

Я в отряде был самым молодым, и Козлов держал меня в черном теле, натаскивал посвоему: тыкал, как кутенка, носом, шпынял чаще других, но и поддерживал, поощрял все начинания. Чем только в ту пору мне не приходилось заниматься! Как-то утром Папа в торжественной обстановке зачитал приказ о назначении меня начальником добровольной пожарной дружины. Инструктаж был кратким: «Юрий Николаевич, скоро гарнизонный смотр этих гребаных дружин, смотри, чтобы всё текло и шипело». Офицеры катались от хохота – самой молодой из моих дружинниц давно перевалило за 40, а вентили пожарных рукавов могла, пожалуй, отвернуть только тетя Клава, да и то во взбодренном состоянии. Опыт у меня всё же какой-то был: три года прослужил на кораблях, навидался там всяких комиссий, так что «залепить туфту», да еще пожарнику, особой сложности не представляло.

О главном базовом пожарнике по городу гулял анекдот. Как все пожарники мира, чернявый, цыганистого вида майор любил выпить. Изучив эту информацию, я велел накрыть у себя в кабинете стол. Вход в отделение особо опасных инфекций, которым я руководил, был, в силу специфики, отдельный, с торца. Майор гужевался у меня двое суток, не покидая кабинета. Вся сложность заключалась в том, что он любил петь украинские песни, а мне приходилось ему подпевать. Должно быть, жители соседних домов долго ломали голову, что за веселье царит у военных медиков. Зато через две недели мне, победителю смотра добровольных пожарных дружин, в штабе тыла базы вручили кубок – переходящий приз за 1-е место.

Папа пришел в ярость. «Ты что же наделал, поганец! – орал он на меня и топал ногами. – Ведь теперь к нам придут изучать опыт. Едри вашу мать совсем, никому ничего поручить нельзя!» Два часа спустя, загрузив в кузов грузовичка все имевшиеся в наличии огнетушители, мы со старичком Степанычем отправились их перезаряжать – кубок обязывал. И надо же, огнетушители от тряски ожили и забили праздничными фонтанами, залепляя хлопьями пены ветровые стекла встречных грузовиков. Степаныч, пригнувшись к рулю, сипло крикнул мне: «Юра, надо рвать когти, а то шоферюги морду начистят, в натуре».

Мне нравилась особая тишина лаборатории, когда лишь сухо пощелкивают термостаты и слышно, как за стеной в виварии пищат подопытные мыши. В это время я пересевал культуры, ставил эксперименты, делал наброски научных статей. Только специалист-бактериолог может понять меня, когда, прокалив на спиртовке платиновую петлю, я снимал колонию микробов и легким штрихом переносил ее на глянцевитую поверхность питательной среды, залитой в чашки Петри. Музей культур – святое дело! И, наконец, сладостный миг диагностики: прозрачная капля на предметном стекле после добавления препарата вдруг мутнеет, покрывается хлопьями. Ура! Подозрение подтвердилось! Но нужно еще и еще раз проверить и перепроверить, пока не убедишься: вот оно! Ведь за каждым твоим действием – люди. Отделение особо опасных инфекций было построено по специальному проекту и превосходно оснащено. Кое-что из лабораторного оборудования мне удалось раздобыть на медицинском складе, где по неведомой причине сохранилось немало трофейной лабораторной техники знаменитых немецких фирм «Цейс», «Дункенфельд». Был при отделении и виварий, которым заведовала Анечка, милая женщина лет 35, успевшая оттянуть 3-летний срок за какие-то недостачи в столовой, где работала бухгалтером, – я был убежден, что ее просто подставили. В виварии плодились морские свинки, белые мыши, кролики. Анечка обожала своих питомцев, и когда я брал зверька в эксперимент, она полдня ходила зареванная.

Сначала Иосиф Григорьевич отнесся к моим научным занятиям прохладно, базу постоянно лихорадило: то вспышка дизентерии в бригаде подводных лодок, то пищевая токсикоинфекция на ракетном полигоне, каждый объект под контролем Москвы, комиссия за комиссией. Но когда мне удалось расшифровать и ликвидировать вспышку лептоспироза в полку ПВО, он смирился, тем более что большинство экспериментов я ставил в неслужебное время.

Когда меня провожали в Ленинград, на учебу, Иосиф Григорьевич настоял, чтобы отвальную праздновали не в ресторане, а в конференц-зале отряда. Народу собралось много. Где-то в конце веселья меня отвела в сторону уборщица тетя Клава и, попыхивая дешевой папиросой, сказала: «Николаевич, ты думаешь, мы не знаем, что к твоим рукам ничего не прилипло? Знаем, милок. Так и живи чисто. Это тебе воровка с пятью ходками говорит».

В начале 60-х в Северодвинске было голодновато. В магазинах на прилавках уксус, килька в томате и говяжьи хвосты – жуткое месиво из костей и остатков мяса. Хозяйки варили из хвостов холодец. Корабельные офицеры получали паек, остальные перебивались кто чем: посылками с Большой земли, снаряжали экспедиции в ближайшие приморские деревни за мороженой рыбой, паслись в общепите.

Уж чего-чего, а консервов, всяких там круп с продовольственных складов во время проверки можно было взять сколько угодно. Я не брал. И не из чистоплюйства. Зато я мог потребовать от начальника склада выполнения должных санитарных норм, а при необходимости составить акт, наказать. И он рта бы не посмел открыть. Дело свое я делал чистыми руками, и завет старой воровки запомнил на всю жизнь.

Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии

ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ

Если у Вас остались вопросы, пожалуйста, используйте форму обратной связи ►►


Здравоохранение	Образование	Время и мы	Клинические рекомендации	Наука за рубежом

В центре внимания	Мир и здоровье	Медицина и общество	Наука и практика	Автограф для "МГ"