Гиппократы и геростраты нашего века

Насколько полезной оказалась реформа для российской медицинской науки?

В «Докладе о состоянии фундаментальных наук в Российской Федерации в 2016 г.» взаимоотношения государства, общества и науки обозначены так: «Выявляя наиболее острые потребности своего развития, общество формирует запрос и выделяет ресурсы на получение определённых результатов от фундаментальной науки». Здесь же размещён перечень научных исследований (желательно, конечно, инновационно-прорывных), запрос на которые российское государство и общество уже сформировали для разных областей науки, и работа по перечисленным тематикам в настоящее время ведётся в академических институтах.

Перечень этот весьма показателен. Если в области сельскохозяйственных наук страна ожидает «прорывных исследований» всего по 17 научным тематикам, в сфере общественных наук – по 41 тематике, а в области физических наук – по 105, то с деятельностью учёных, работающих в сфере медицинских и физиологических наук, связаны надежды на 386 научных «прорывов» от изучения механизмов развития патологических процессов и механизмов устойчивости микроорганизмов к антибиотикам до разработки новых подходов к ДНК-диагностике рака и создания технологий быстрого производства пандемических вакцин.

Насколько способствует реализации этих исследовательских проектов реформа российской науки, которая проводится с 2013 г.? О феномене «оптимизации» российской науки и связанных с этим рисках для страны и нации мы беседуем с советником РАН академиком Сергеем КОЛЕСНИКОВЫМ.

– Сергей Иванович, реформирование РАН длится уже 4 года, а реформаторы ни о каких положительных результатах, кроме лишения институтов самостоятельности и объединения их в исследовательские центры, не сообщают. А ведь так много обвинений было предъявлено учёным в качестве предлога для реформы: и недостаточное количество открытий на одну научную душу, и низкая публикационная активность, и прочее.

– Один из нынешних претендентов на должность президента РАН произнёс интересную фразу: в науке, как и в жизни, когда есть какой-то успех, к нему причисляют себя очень многие, а когда происходит неудача, найти ответственных невозможно. И коль скоро реальные авторы научной реформы до сих пор предпочитают не называть себя, это говорит о том, что она не удалась в том варианте, в котором её задумывали. Не знаем мы и стоявшей перед ними сверхзадачи – улучшить жизнь российской науки, либо, наоборот, разрушить и академию, и, собственно, науку. Кто они: созидатели, которые оказались не способны созидать, или же современные геростраты? Пётр I, Екатерина II, Ломоносов, Сталин создавали и поддерживали академическую науку в России, а кто-то одним махом может это всё уничтожить.

Мне не хочется верить в то, что была поставлена цель именно разрушить. Однако, в документах Всемирного банка ещё в 90-х и начале 2000 годов было записано: в России избыточны расходы государства на социальную сферу, науку, образование. Возможно, для кого-то это стало руководством к действию.

– Но при чём здесь наука, в частности, медицинская, когда речь идёт о макроэкономике?

– На самом деле, наступление на науку началось не в 2013 г. , а раньше, ещё в годы пребывания у власти Б.Ельцина, когда шло безжалостное устранение всяческих следов советской системы. Именно тогда были сформулированы несколько мифов о науке, как части той системы. В частности, мифы о том, что на науку в нашей стране тратится слишком много денег, что учёных у нас избыток, что наука должна быть рыночной, как и экономика. То есть, надо её перевести на самоокупаемость.

Как только было сказано, что рынок превыше всего, тут же началось так называемое расчеловечивание. Всё, что связано с человеком – наука, медицина, образование, культура, – что формирует интеллектуальный и духовный потенциал нации и называется индексом человеческого развития, стало государству, вернее рыночникам, задающим программу развития страны, не интересно, потому что это не приносит немедленных дивидендов.

Впоследствии, когда апологетам рыночной экономики не удавалось что-либо из задуманного, они начинали искать виноватого, на которого можно переложить ответственность. Первой в 90-х годах под напором рыночников рухнула отечественная система здравоохранения и виноватым объявили… врача, который, якобы, по собственной инициативе, из-за бездушия просит больного приходить в стационар со своими лекарствами и постельным бельём. В том, что в здравоохранении месяцами задерживали зарплату и впервые появились платные услуги, виноваты были тоже сами доктора. Помните первую волну информационных атак на медиков в те годы в СМИ? «Врач не выполняет клятву Гиппократа»! При этом в тексте самой клятвы ни слова не сказано, что врач должен работать бесплатно, Гиппократ к этому не призывал.

Наука вообще, и медицинская, в частности, не должна рассматриваться как элемент рыночной экономики уже потому, что фундаментальные исследования не могут принести отдачу ни завтра, ни через год. В лучшем случае, дивиденды в виде новых медицинских технологий и лекарственных препаратов будут через 10 лет. Но кто-то же должен финансировать науку все эти годы. Бизнес никогда не станет этого делать, у него ожидаемый срок получения прибыли критичен, он заинтересован в коротких вложениях денег с целью быстрой окупаемости затрат. Значит, данную обязанность призвано взять на себя государство. Вариантов нет. А наше государство хочет постепенно уйти из науки, медицины и образования, считая, что основная его функция – оборона страны. Реформа РАН – очевидный элемент такой политики.

Что касается ожиданий государства и общества от различных отраслей науки, есть мировая тенденция – ориентация на исследования и разработки, связанные с человеком, так называемые НБИКС: нано-, био-, информационные, когнитивные и социальные технологии, а также новая медицина. На словах – мы тоже стремимся соответствовать этому тренду, а в реальности – финансирование на медико-биологические науки в России составляет около 5% от общего бюджетного научного финансирования, тогда как в развитых странах – более 30%.

– Кстати, о деньгах. Как следует из перечня приоритетных направлений развития фундаментальных наук в России, налицо парадокс: все без исключения люди, включая распорядителей бюджета, хотят долго жить, оставаться здоровыми, а в случае болезни излечиваться быстро и полностью, но для государства ценнее почему-то любые другие науки, кроме медицинских. В подтверждение этому – откровенная диспропорция в финансировании институтов бывшей «большой» академии, бывшей сельхозакадемии и бывшей академии медицинских наук.

– Медицинские науки традиционно обделены финансовым вниманием государства, так было ещё до начала реорганизации трёх академий. По «Программе фундаментальных исследований государственных академий наук
медицинские науки – в 190-200 раз. И здесь вновь можно вернуться к упомянутому перечню приоритетных направлений развития фундаментальных наук в России: государство и общество ждут от учёных-медиков решения важнейших проблем, связанных со здоровьем человека, а фантастические зарплаты в нашей стране почему-то получают не научные работники и не врачи, а менеджеры госкорпораций и крупные чиновники.

И последнее. До начала реформы Российская академия наук на 2008-2012 гг.» из федерального бюджета было выделено для РАН 50,9 млрд руб., а для Российской академии медицинских наук – всего 4,9 млрд. История повторилась и после того, как три ранее самостоятельных академии были слиты в одну.

Хочу отметить, что «Программа фундаментальных исследований государственных академий наук на 2013-2020 гг.» изначально предполагала государственные бюджетные ассигнования в объёме 612 млрд руб. И что мы имеем? Начиная с 2015 г. , когда деньги на науку стали идти не напрямую из бюджета, а через ФАНО России, объём финансирования этой программы ежегодно сокращается на 10%. Сегодня уже очевидно, что программа не будет исполнена, так как на ряд важных проектов просто не хватит денег. А кого обвинят в этом? Нетрудно догадаться – учёных.

Одним из Майских 2012 г. указов Президента РФ была поставлена задача увеличить к 2015 г. затраты на научные исследования до 1,77% ВВП. Выполнили? Нет. На начало 2017 г. расходы на проведение научных исследований и разработки новых технологий составляли всего 1,13% ВВП, в то время как в странах, с которыми эффективность российской науки так любят сравнивать реформаторы, эти расходы в 2-3 раза выше. В КНР на науку тратится 2,05% ВВП, в США – 2, 74%, в Японии ещё больше – 3,59%.

Если в целом, по финансированию науки Россия отстаёт от США в 30 раз, то по расходам на медицинские науки – в 190-200 раз. И здесь вновь можно вернуться к упомянутому перечню приоритетных направлений развития фундаментальных наук в России: государство и общество ждут от учёных-медиков решения важнейших проблем, связанных со здоровьем человека, а фантастические зарплаты в нашей стране почему-то получают не научные работники и не врачи, а менеджеры госкорпораций и крупные чиновники.

И последнее. До начала реформы Российская академия наук получала 1/3 бюджетных ассигнований из всего объёма средств, выделяемых в стране на науку. Сегодня её доля составляет 1/5 часть. То есть финансирование академической науки за годы «реформирования» сократилось почти на 40%, а претензий к ней по-прежнему высказывается много. Между тем, фундаментальная наука – один из немногих секторов российской экономики, где не произошло снижения эффективности. Мало того, институты не просто выполняют, но и перевыполняют государственные задания, и это при сокращении финансирования! Получается, что учёных наказывают рублём за хорошую работу?

– О результатах «оптимизации науки». Я насчитала их два. Первый – уменьшение числа учёных: в 2013 г., на старте реформы, тех, кто работает в области фундаментальных медицинских научных исследований, было 12 393 человек, а уже к концу 2015 г. – осталось 9632. Это, кстати, самое большое сокращение в сравнении с другими областями науки. Второй результат – объединение институтов. Вот только открытий благодаря этим преобразованиям не стало совершаться больше. А реформаторы ожидали, что учёные от страха потерять работу начнут лучше генерировать идеи?

– Что касается страха, он, на самом деле был и остаётся, потому что объединение институтов происходило под угрозой ликвидации той или иной научной организации или передачи её в ведение региона. Ну ладно в Томске, где объединили 6 институтов бывшего Сибирского отделения РАМН: они хотя и разнопрофильные, но все медицинские. А в Красноярске и Иркутске объединяют «аграриев с акушерами». И никто не может внятно объяснить, для чего это делается. Зачем, например, сливать иркутский Научный центр проблем здоровья семьи и репродукции человека с Институтом географии и Институтом земной коры? Какое новое качество научных исследований планируется получить в результате этого объединения?

Никаких благих научных целей в такой реорганизации, конечно, не прослеживается, задача только одна – подстроить научную среду под существующие параметры бюджета. Вместо нескольких бюджетополучателей останется один, а с одним проще разговаривать. Кстати, обещания, что институты, объединившиеся в федеральные исследовательские центры (ФИЦ), сохранят юридическую самостоятельность, не имеют под собой правовой основы: согласно законодательству, научные центры не могут иметь филиалы в том же городе. Таким образом, некогда самостоятельные крупные научные институты стали просто подразделениями в составе ФИЦ без права распоряжаться собственностью и финансами, выступать самостоятельными субъектами научного планирования.

Думаю, в течение первых лет в новых ФИЦ будет более-менее справедливое распределение финансов и коллегиальное обсуждение денежных трат. А потом, учитывая, что продолжается реальное сокращение финансирования науки, начнётся ликвидация наиболее беззащитных подразделений уже внутри центров.

– Сергей Иванович, как вы думаете, почему среди кандидатов на пост президента РАН нет представителя Отделения медицинских наук?

– Вероятно, потому, что груз ответственности, огромная психо-эмоциональная и просто физическая нагрузка на этом посту значительно превышают все дивиденды от высокой должности. И учёные-медики это прекрасно понимают.

Ну а если серьёзно, поучаствовать в выборах ради процесса участия, заведомо зная, что вероятность победы мизерна, для медиков не привлекательная перспектива. В нашей стране существует традиция: избранными президентами Российской академии наук всегда были представители точных наук. Хотя, объективно, среди представителей медицинских и биологических наук есть люди, не менее достойные возглавить академию, чем те же физики и математики.

Беседу вела
Елена БУШ,
обозреватель «МГ».