«Нос» Николая Гоголя

Мифы и реальность истории России XVIII – XIX

Памяти кандидата искусствоведения Аркадия Федорович Крашенинникова (1922–2016). <«Мои сочинения… писаны долго, в обдумывании многих из них прошли годы, а потому не угодно ли читателям моим тоже подумать о них на досуге и всмотреться пристальней», - Н. В. Гоголь,1843 г.

Странное происшествие в Петербурге. Не мое дело поучать проповедью. Искусство и без того уже поученье. Мое дело говорить живыми образами, а не рассужденьями. Я должен выставить жизнь лицом, а не трактовать о жизни», – писал 10 января 1848 г. Николай Гоголь Василию Жуковскому в Неаполь. Иллюстрацией этих слов служит знаменитая гоголевская повесть или, как он ее называл — арабеска «Нос»: «Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие… Коллежский асессор Ковалев проснулся довольно рано и… к величайшему изумлению, увидел, что у него вместо носа совершенно гладкое место! Вероятно, многих занимал вопрос, откуда Гоголь мог взять этот необычный сюжет?

Литературные штампы критиков типа «сатирический гротеск», тема торжествующей пошлости, вышучивание раболепного отношения к чину, пародия на реакционно-бюрократический режим николаевской империи, фантасмагория чиновничье-бюрократического мира и даже курс патологической анатомии русского чиновника мало что прибавляют к понимаю причины, побудившей Гоголя придать огласке происшествие с коллежским асессором Ковалевым.         Александр Пушкин, впервые опубликовавший повесть в «Современнике», предложил считать ее шуткой, на напечатание [которой] Гоголь долго не соглашался. Однако, найдя в ней так много неожиданного, фантастического, веселого и оригинального, Пушкин уговорил автора поделиться с публикою удовольствием, которое доставила его рукопись. Обратим внимание читателя на сомнение Гоголя в целесообразности публикации своего «незрелого и неокончательного опыта, который потому только назван повестью, что нужно же было чем-нибудь назвать его». Думаем, что в данном случае он имел на это полное право, ибо по нашей версии, повесть имела не столько сатирическую, сколько политическую направленность. Возможно, Пушкин был посвящен в источник сюжета, но его предложение подать это в виде шутки возымело свое действие. Действительно, слишком уж комичной и даже абсурдной казалась на первый взгляд выдумка Гоголя. Но она была вполне реальной для тех, кто был знаком с нравами Российской империи того времени.

О пользе работы в архивах

Во время работы с архивом князей Голицыных сотрудник московского НИИ архитектуры им. А.В. Щусева А.Ф. Крашенинников обнаружил документ конца XVIII в., который поразил ученого своим содержанием. Написанный на странице двойного листа, когда-то вшитого в дело, он был небрежно вырван и сложен вчетверо. Бумага загрязнилась по краям и протерлась по сгибу. Видимо некто, вырвавший документ, носил его с собой и неоднократно разворачивал. Что же в этом документе было особенного? Его светлости и разныхъ орденовъ кавалеру Платону Александровичу Зубовуприказанiю Вашей светлости зделан мною находящемуся при свите персидскаго хана чиновнику искусственной носъ изъ серебра въ нутри вызолоченой съ пружиной биндажемъ, съ наружи под натуру крашеной.

Но какъ одинъ искусственной носъ, нося безъ переменно, подвержен всякому непредвидимому случаю быть поврежденному, того для персидской ханъ проситъ зделать другой съ принадлежащими къ оному потребностями, как то, штампъ из котораго выколачивается носъ, тафты приправленной гумiями и красочки дабы онъ могъ и будучи въ своем отечестве удобно во время надобности ихъ делать.

Другой носъ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Два штампа медныхъ для выколачивания носа . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

5 аршинъ тафты приправленной Гумiями . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

                                                            Итого:

200 сер.

100 сер.

100 сер.

  50 сер.

450 сер.

ИМПЕРАТОРСКОЙ Академiи художествъ  механикъ и титулярный советникъ  Осипъ Шишоринъ

Адресат «Щёта» граф Платон Зубов вошел в историю как последний фаворит Екатерины II. Известно, что граф пытался руководить внешней политикой Империи и мечтал о союзе с Персией для победы над злейшим врагом России — Турцией. Для этого он заигрывал с персидским принцем Муртаза-Кули-ханом, младшим братом персидского шаха Ага-Мухаммед-хана. Престарелый шах отличался особой жестокостью и ненавидел братьев, пытавшихся отнять у него престол. В ходе борьбы за власть Муртаза-Кули потерпел поражение, а одному из его сподвижников шах приказал отрезать нос[3]. В 1795 г. Муртаза-Кули бежал в Россию, где был принят Зубовым с распростертыми объятиями.

Фаворит представил принца Екатерине II. Императрица оказала тому особое внимание, щедро одарила и велела своему придворному живописцу написать портрет высокого гостя. Видя такое к себе расположение, Муртаза-Кули обратился к Зубову с необычной просьбой — сделать одному из своих приближенных искусственный нос. Вид безносого перса в свите вызывал скорее страх и отвращение, чем способствовал престижу принца. К тому же Зубов хорошо знал одного из крупнейших петербургских инструментальных мастеров Осипа Шишорина, который ранее уже выполнял для графа разные поручения. Однако новое задание было в высшей степени деликатным.

По-видимому, мастер создал модель носа из какого-то материала, сделал по ней обратную матрицу из меди, а затем, вложив в нее тонкий позолоченный изнутри лист серебра, «выколотил» протез носа, сделав его копию. Наружную поверхность протеза он окрасил «под натуру». Шишорин придумал также способ ношения изделия на лице заказчика. Протез крепился изнутри к носовой перегородке «пружиной-биндажем» вроде того, что применяли для удержания на носу пенсне. Но как бы плотно не удерживался металлический нос пружиной, между протезом и щеками оставалась щель, для маскировки которой мастер придумал подобие липкого пластыря из шелковой тафты телесного цвета, пропитанной клейким соком манговых растений. Стоило лизнуть кусочек тафты, как адгезив растворялся, и ткань прочно приклеивалась к коже и металлу.

Таким образом, подтвердив свое высокое мастерство инструментальщика, Шишорин подал Зубову «Щётъ» для оплаты выполненной работы, который был оплачен. В «Имянных Ея Императорскаго Величества изустных указах» за 1796 г. можно прочесть: «Ея Императорское Величество высочайше повелеть соизволила заплатить из Кабинета механику Осипу Шишорину за зделанные имъ персидскому при Муртазакулихане находящемуся чиновнику два искусственных носа вместо отрезанного ему Агамагометханом по приложенному счету черыреста пятьдесят рублей серебром. Апреля 25 дня 1796 года»[4].

По мнению А.Ф. Крашенинникова, счет первоначально находился в архивном фонде Кабинета Ее Императорского Величества. Дела Кабинета касались важнейших проблем империи, тщательно собирались, переплетались в тома и сохранялись. Но, по-видимому, нашелся дерзкий человек, выкравший из архива сей документ возможно потому, что его содержание показалось ему забавным. Особенно в том месте, где персидский хан, по словам Осипа Шишорина, просит изготовить не один, а два искусственных носа, так «как один, нося безъ переменно, подвержен всякому непредвидимому случаю быть поврежденному», например при бритье[5].

Мысль о том, что этот «Щётъ» мог иметь какую-то связь с повестью о приключениях носа, ушедшего от своего хозяина, так же принадлежит А.Ф. Крашенинникову. Он предположил, что в таком случае Гоголю должно было быть знакомо содержание документа. После возвращения из заграничной командировки летом 1829 г. Гоголь поступил на службу в Департамент государственного хозяйства и публичных зданий, а затем перешел в Департамент уделов, где дослужился до должности помощника столоначальника. На таком посту у него могли появиться знакомые чиновники из архива Кабинета Ее Императорского Величества. Служба Гоголя закончилась в марте 1831 г., но необычность счета могла запечатлеться в памяти писателя и затем трансформироваться в искрометную фантазию о носе, который не только существовал отдельно от коллежского асессора Ковалева, но даже был выше того по «Табели о рангах» на целых три чина![6]

Но это — всего лишь предположение, приоритет которого, как мы уже сказали, принадлежит А.Ф. Крашенинникову. Поищем, частично — вместе с ним, частично — самостоятельно, подтверждения связи означенного факта изготовления протеза носа персидскому чиновнику и ее «вольной интерпретации» Гоголем в тексте самой повести.

«Мое дело — выставить жизнь лицом…»

Начнем с главного персонажа. «Необходимо сказать что-нибудь о Ковалеве, — сообщает Гоголь. — чтобы читатель мог видеть, какого рода это был коллежский асессор. Коллежских асессоров, которые получают это звание с помощью ученых аттестатов, никак нельзя сравнить с теми коллежскими асессорами, которые делались на Кавказе. Это два совершенно особенные рода… Ковалев был кавказский коллежский асессор».

Поясним, что штаб-офицерский чин «коллежский асессор» приравнивался к воинскому званию «майор» и был довольно высоким, ибо давал его обладателю титул «Ваше высокоблагородие» и (до 1845 г.) потомственное дворянство. Его можно было получить по выслуге лет, за отличия по службе или боевые подвиги, а также, например, по окончании университета («с помощью ученых аттестатов»). Разумеется, в России издавна существовали места, где благодаря мздоимству можно было «делать» чины и карьеру, пренебрегая правилами. Однако нас интересует не то, как Платон Ковалев получил свой чин, а то, что он «сделал» его на Кавказе. Возможно, Гоголь потому и сделал (просим прощения за каламбур) потерявшего нос Ковалева «кавказским асессором», чтобы читатели могли распространить эту аллюзию на безносого перса.

В панике Ковалев выходит на улицу и видит свой нос «в мундире, шитом золотом». Вспомним, что протез Шишорина был «въ нутри вызолоченой». Ковалев дает в газету объявление о пропавшем носе: «Я желаю припечатать…». Чиновник отказывает ему, но утешает: «Говорят, что есть такие люди, которые могут приставить какой угодно нос». В сцене с газетным чиновником очень много намеков на желание обнародовать «Щетъ» Шишорина, что, возможно, хотел предпринять человек, выкравший документ. Предположим, он просил кого-либо из издателей поместить этот «Щетъ» в газете («Я прошу только припечатать…»), на что мог услышать: «Нет, я не могу поместить такого в газете. Газета может потерять репутацию. Если всякий начнет писать, что сбежал нос. И так уже говорят, что печатается много несообразностей. Если хотите, то отдайте тому, кто имеет искусное перо, описать это как редкое произведение с натуры». После этого «Щетъ» мог вполне попасть к Гоголю, начинавшему в то время пробовать свои силы в литературе, чтобы «знать, так ли очинено перо мое, как мне нужно, чтобы приняться за дело».

Идем далее. Из повести видно, что Ковалеву на момент ее написания (в 1833 г.) было 37 лет («нужно ему прослужить лет пяток, чтобы уже ровно было сорок два года»). Таким образом, Ковалев родился в 1796 г., когда безносый перс оказался в России, и Шишорин сделал ему протез. Получается, что «родителями» фантастического персонажа являются перс и русский мастер, а прототипом графа Зубова — тот самый «полицейский чиновник красивой наружности», который доставил Ковалеву (то бишь персу), его утерянный нос (то бишь протез) за определенную плату. Итак, «нос найден («протез сделан». — Авт.), но ведь нужно же его приставить, поместить на свое место. А что, если он не пристанет?». Возможно, что, как и Ковалев, перс велел послать за доктором, который помог укрепить протез на лице и посоветовал держать копию «в банке со спиртом».

Но если все эти совпадения все же могут показаться спорными, то следующий намек более достоверен. В окончательный вариант повести (1842 г.), Гоголь вставил дополнительный эпизод, который отсутствовал в первой редакции (1836 г.): «Потом пронесся слух, что не на Невском проспекте, а в Таврическом саду прогуливается нос майора Ковалева, что будто он давно уже там; что когда еще проживал там Хозрев-Мирза, то очень удивлялся этой странной игре природы».

В таком случае, если предыдущие факты были скорее аллюзиями, то упомянув Хозрев-Мирзу — внучатого племянника Муртазы-Кули-хана, Гоголь, можно сказать, раскрылся[7]. Теперь две истории: искусственного носа перса, имевшего точную копию, существовавшую отдельно, и сбежавшего носа петербургского чиновника зримо переплелись в эпизоде, когда Хозрев-Мирза с удивлением наблюдал в Таврическом саду прогулки носа майора Ковалева. Любопытно еще одно совпадение. «Щетъ» Шишорина датирован 25-м апреля, значит, работа была выполнена и протез был поднесен заказчику несколько ранее. Возможно тогда, когда вернулся на место нос Ковалева — «апреля седьмого числа».

Очевидно, что все эти аллюзии были понятны лицам, посвященным в тайну «персидского носа». А таких, по-видимому, было немало: «Между тем слухи об этом необыкновенном происшествии распространились по всей столице, и, как водится, не без особых прибавлений», — писал Гоголь, — чему «были чрезвычайно рады все светские посетители раутов, любившие смешить дам». Большего писатель вряд ли мог себе позволить, если считать, что его арабеска раскрывала тайну государственной важности. Остается только удивляться смелости писателя. Ведь вокруг него было много тех, кто мог догадаться об истинной подоплеке повести: «Один господин говорил с негодованием, что он не понимает, как в нынешний просвещенный век могут распространяться нелепые выдумки, и что он удивляется, как не обратит на это внимание правительство». «Но причем тут правительство?» — спросит читатель. Возможно, что ни причем. Но.

В начале 1829 г. в Тегеране был убит посол Российской империи Александр Грибоедов. В августе в Петербург прибыла персидская делегация во главе с принцем Хозрев-Мирзой, чтобы уладить назревавший политический конфликт[8]. Но России тогда была невыгодна ссора с Персией. И вместо того, чтобы выразить свое возмущение и поставить персов на место, посла принимают на самом высоком уровне и даже предоставляют ему в качестве апартаментов Таврический дворец! Могло ли это оставить равнодушными просвещенных людей того времени, включая опубликовавшего повесть Пушкина? Посла великой державы убивают, а ее верхушка, уподобясь штаб-офицерше Подточиной[9], вместо того, чтобы достойным образом наказать обидчиков, начинает заигрывать с ними, превратив трагическую гибель Грибоедова в разменную монету политической игры. Не чувство ли несогласия с действиями правительства двигало рукой неведомого архивиста, когда он вырывал «Щётъ» из секретного дела?

Комедия Александра Грибоедова «Горе от ума» увидела свет в 1833 г. и не могла не воскресить в памяти великороссов обстоятельств его смерти. Повесть «Нос» была задумана и начата Гоголем в том же 1833 г. Не стремление ли писателя отомстить таким образом за гибель собрата двигало его пером? Но тогда его на первый взгляд несерьезное произведение превращалось в своеобразный памфлет политического содержания. Не потому ли в богатом эпистолярном наследии Гоголя нет ни одного упоминания о подоплёке написания «Носа»? В своих письмах 1833–1842 гг. он обсудил почти все свои работы, но ни разу не упомянул о «Носе».

В таком контексте, на наш взгляд, великолепна ироничная фраза, оброненная Гоголем в самом конце окончательной редакции повести: «Но что непонятнее всего, так это то, как авторы могут брать подобные сюжеты. Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых… но и во-вторых тоже нет никакой пользы».

Комментарий историка хирургии

История с изготовлением протеза носа из серебра в России XVIII века не является чем-то необычным для медицинской практики того времени. «Военно-медицинский журнал» за 1849 г. (часть LIV, №2) в разделе «Госпитальная клиника и казуистика» опубликовал статью Алышевского под названием «Огромная огнестрельная рана, уничтожившая почти все части, составляющие передние и боковые стенки полостей рта и носа», в которой автор описал случай, произошедший с Галицкого Егерского полка рядовым Арефием Игнатьевым.

21 июля 1849 г. в сражении под Дебречином этот мужчина 27 лет от роду был ранен осколком гранаты, нанесшим ему страшное увечье. Солдат поправился, но вместо лица имел «совершенно открытую полость рта, носа и зева, в виде как бы провалов и ямин, с отвислой нижней челюстью, высунутым языком, беспрерывным истечением слюны и постоянным присутствием в этой глубокой пещере паутинообразных перепутанных тонких нитей слюны и слизи», что заставляло думать о нем как о «скорее страшном фантастическом существе, а не живом человеке». Интересно, что «раненый нисколько не тужил о своем безобразии, гордясь перед товарищами этою почетною раною, за которую он был взыскан многими Монаршими щедротами».

В заключении автор предложил начальству «обеспечить существование этого изуродованного раненого, снабдив его серебряною или платиновою маскою, необходимою как для прикрытия безобразия, так и для сбережения его здоровья» и в сноске добавил: «Таково мое желание было предупреждено уже последовавшим распоряжением Военного Начальства, которое по воле Государя Императора приняло все меры как к сбережению здоровья этого раненого, так и к полному обеспечению его существования».

Сергей ГЛЯНЦЕВ,

главный научный сотрудник НМИЦ хирургии им. А.В. Вишневского, профессор.

Редакция «МГ» поздравляет Сергея Павловича Глянцева с юбилеем, желая ему здоровья и плодотворной деятельности в области истории медицины и хирургии.

[1] Повесть «Нос» впервые была опубликована в 3-й книжке журнала «Современник» за 1836 г. Цитаты А. С. Пушкина взяты из его редакционного комментария к публикации.

[2] ОПИ ГИМ. Ф 14. Д. 4495. Л. 91.

[3] «У порядочного человека не оторвут носа», — как-бы между прочим заметил Н. В. Гоголь.

[4] РГИА. Ф. 468. Оп. 1. Д. 4031 «Реестр имянным Е. И. В. изустным указам. 1796 годъ». Л. 317.

[5] В повести Гоголя описана сцена бритья Ковалева, когда цирюльнику «было совсем несподручно и трудно брить без придержки за нюхательную часть тела».

[6] Нос в повести имел чин статского советника, относящийся к 5-му классу.

[7] Хосрев-Мирза-хан – внук персидского шаха, посланный в Петербург в августе 1829 г. для улаживания отношений с Россией после убийства в Тегеране А. С. Грибоедова. Под резиденцию Хосреву-Мирзе был отведен Таврический дворей с примыкающим к нему садом, где любил прогуливаться персидский принц.

[8] Напомним, что Н. В. Гоголь приехал в Петербург именно в 1829 г.

[9] Данный сюжет в точности повторён в письме А. Подточиной майору Ковалеву. Вместо того, чтобы отшить назойливого кавалера, домогающегося руки ее дочери (оставить его, как пишет Гоголь, в прямом и в переносном смысле «с носом»), штаб-офицерша «готова сей же час удовлетворить» его, «ибо это составляло всегда предмет [её] живейшего желания».