Русская роза на болгарской земле

Она родилась в маленьком городке Старица Тверской губернии в семье генерала Петра Варпаховского. Получила блестящее образование в Смольном институте. Затем вместе с родителями поселилась в Ставрополе. Кроме красоты Юлию отличали пытливый ум, нежность, обходительность и желание помочь всем и каждому. На нее обратило внимание не только светское общество захолустного городка, но и бывший сосед Варпаховских по Старицкому уезду 28-летний барон Ипполит Вревский. Когда-то он присутствовал на крестинах Юленьки. Трудно представить было в то время, что через 16 лет судьба свяжет их обручальными кольцами. Пути господние неисповедимы...

Милая чудачка

Ипполит Александрович - внебрачный сын князя Александра Куракина, друга самодержца России Павла I. Военную службу барон начал в 1832 г. в школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров в чине унтер-офицера лейб-гвардии гусарского полка. Здесь он познакомился с Михаилом Лермонтовым. Молодые люди сдружились.

В 1838 г. после окончания Академии Генштаба барон в чине генерал-лейтенанта предпочел неспокойный Кавказ, обосновался в Ставрополе. Юлия могла бы выйти замуж за более молодого и богатого человека, но ей приглянулся 40-летний, на вид угрюмый и замкнутый, Ипполит Александрович, имевший от черкешенки четырех внебрачных детей. Мать их умерла во время пятых родов.

К сожалению, любовь оказалась недолгой. 30 августа 1858 г. отважный генерал был смертельно ранен при штурме лезгинской крепости Китури и через несколько дней скончался на руках молодой баронессы. Это был единственный генерал, погибший на Кавказе.

Юлия была настолько потрясена смертью мужа, что преждевременно родила мертвого ребенка. Оставаться в Ставрополе не было сил. С матерью и сестрой Натальей она переезжает в Петербург.

Время сглаживает многое. Юлия Петровна включилась в светскую жизнь столицы, но не забыла о безродных детях Вревского. Она добилась для них баронского титула, но не смогла отсудить в их пользу долю наследства. Недолго думая, вдова отказалась от части своего наследства в пользу сирот, за что петербургский свет прозвал ее «милой чудачкой».

Больная императрица Мария Александровна, тронутая благородным поступком «чудачки», взяла ее фрейлиной во дворец, и не ошиблась. В путешествиях по Италии, Франции, Сирии, Палестине Юлия стала не только задушевной подругой высочайшей особы, но и незаменимой сиделкой, когда императрица прибаливала.

Встреча с властелином душ

Юлия зачитывалась произведениями Тургенева и мечтала с ним познакомиться. В 1873 г. в одном из салонов Петербурга состоялась их встреча. Потом они будут встречаться в Париже и на курортах Европы. Известный 55-летний писатель, властелин душ молодежи, не мог не очаровать 32-летнюю почитательницу его таланта. Они оба были не устроены
 
в жизни, оба стремились к чему-то необыкновенному, высокому. Завязалась сердечная дружба. Юлия Петровна провела в имении Ивана Сергеевича Спасском пять дней. Наверное, это были ее лучшие дни после смерти мужа.
Проводив Юлию, окрыленный Иван Сергеевич сделал запись: «.. .в моей жизни с нынешнего дня одним существом больше, к которому я искренне привязался, дружбой которого я всегда буду дорожить, судьбой которого я всегда буду интересоваться». Затем он письменно признался ей: «С тех пор, как я Вас встретил, я полюбил Вас дружески - и в то же время имел неотступное желание обладать Вами; оно было, однако, не настолько необузданно (да и уж не молод я) - чтобы просить Вашей руки - к тому же другие причины препятствовали; а с другой стороны, я знал очень хорошо, что Вы не согласитесь на то, что французы называют une passade... Вы пишете, что Ваш женский век прошел; когда мой мужской пройдет - и ждать мне весьма недолго - тогда, я не сомневаюсь, мы будем большими друзьями - потому что ничего нас тревожить не будет. А теперь мне все еще пока становится тепло и несколько жутко при мысли: ну, что, если бы она меня прижала бы к своему сердцу не по-братски?» Ничего баронесса не могла предложить Ивану Сергеевичу, кроме дружбы. Она осталась верной памяти Ипполита Александровича.

Одинокий Тургенев, связанный по рукам и ногам отношениями с Полиной Виардо, видел в Юлии Вревской то, чего ему так не хватало, - душевное тепло.

Даже самые взыскательные особы при дворе не могли найти за фрейлиной Вревской что-либо компрометирующее. «Ведя светский образ жизни, Юлия Петровна никогда не сказала ни о ком ничего дурного и у себя не позволяла никому злословить, а, напротив, всегда и в каждом старалась выдвинуть его хорошие стороны», - отмечал писатель граф В.Соллогуб.

Однако придворный скандал все же коснулся баронессы. Император Александр II, чураясь больной императрицы, обратил внимание на «смолянку», сестру Юлии Петровны, Наталью Варпаховскую и на два года приблизил к себе. Новая пассия государя Екатерина Долгорукая потеснила Наталью. Благородный монарх выдал опальную девицу замуж с значительным приданным за пасынка баронессы Николая Терского-Вревского. Брак оказался непрочным. В очередной порыв ревности муж утопился в Неве. Чтобы избежать пересудов, по настоянию государыни, фрейлину Вревскую удалили из дворца.
 
Юлия Петровна философски перенесла это и поделилась выводом с Иваном Сергеевичем: «...вечного ничего нет, кроме вечного, тупого ожидания до гробовой доски чего-то лучшего и неведомого». Ответ не заставил ждать: «...не предавайтесь слишком мрачным мыслям; жизнь, конечно, не слишком красивая вещь - да другого еще пока ничего не придумали...»

Юлия придумала!

Закончив краткосрочные медицинские курсы, она продала имение в Орловской губернии и снарядила всем необходимым отряд из 22 сестер, в составе которого хотела отправиться на Балканы, где шла Русско-турецкая война за освобождение болгар.

Вот и последняя встреча Ивана Сергеевича с Юлией Петровной в июне 1877 г. на даче Якова Полонского в Павловске. К.Ободовский вспоминал: «Тургенев прибыл не один. С ним вместе приехала дама в костюме сестры милосердия. Необыкновенно симпатичные, чисто русские черты лица как-то гармонировали с ее костюмом... Это была баронесса Вревская. В тот вечер, когда я ее видел накануне отъезда, она была очень оживлена и, разумеется, не предчувствовала того, что, уехав в Болгарию, уже больше не вернется на родину».

Что ее двигало навстречу опасности? Детские воспоминания рассказов отца о войне на Кавказе или смерть мужа? А может быть, разочарование в жизни? Или желание возвыситься в глазах петербургского света? Последнее вряд ли, тем более что высшее общество таким поступком не удивишь, а лишь вызовешь раздражение. Судьба уготовила ей не покой семейного очага, а передний край войны.

Чувство сострадания к ближним у Вревской было не последним в принятии решения поехать на фронт. Такой импульсивный человек не мог сидеть на одном месте. В опасностях она видела течение настоящей жизни. «Я утешаю себя мыслью, что делаю дело, не сижу за рукоделием, я скоро уезжаю в Яссы с другими сестрами Святотроицкой общины и буду работать там, в 45-й военной больнице».

В самом пекле войны

19 июня 1877 г. ее отряд прибыл в румынский город Яссы. Через два дня из Болгарии потянулись потоки раненых и больных. Медицинский отряд работал без перерывов и почти без сна. В сентябре 1877 г. Юлия писала сестре: «Мы слишком утомились, дел было гибель: до трех тысяч больных в день, и мы в иные дни перевязывали до 5 утра не покладая рук».
 
После четырех месяцев изнурительного труда отряду Вревской дали отпуск на два месяца. Уехала бы и Юлия Петровна, но, узнав, что в Болгарии не хватает медицинского персонала, она отправляется в самое пекло.

Письмо Тургеневу от 22 ноября 1877 г.: «Родной и дорогой мой Иван Сергеевич. Наконец-то, кажется, буйная моя головушка нашла себе пристанище, я в Болгарии в передовом отряде сестер... Я живу тут в болгарской хижине, но самостоятельно. Пол у меня земляной, и потолок на четверть выше моей головы... всякая роскошь тут далека, питаюсь консервами и чаем, сплю на носилках раненого и на сене. Всякое утро мне приходится ходить за три версты в 48-й госпиталь... На 400 человек нас пять сестер, раненые все тяжелые. Бывают частые операции, на которых я тоже присутствую... возвращаемся домой в 7 часов в телеге Красного Креста... Я получила на днях позволение быть на перевязочном пункте; если будет дело, - это моя мечта, и я буду очень счастлива, если мне это удастся... Я часто не сплю ночи напролет, прислушиваюсь к шуму на улице, и поджидаю турок... Иду ужинать, прощайте, дорогой Иван Сергеевич, - и как Вы можете прожить всю жизнь на одном месте? Во всяком случае, дай Вам бог спокойствия и счастья. Преданная Ваша сестра Юлия».

Удивительный человек эта Юлия Петровна!

В письме нет нытья, нет жалоб на свою судьбу, лишения. Поменять дворец на хижину без элементарных удобств с низким потолком и земляным полом, поменять мягкую, теплую постель на носилки с соломой, поменять платье и туфли на заурядную одежду и сапоги, изысканную пищу на консервы и чай - это подвиг! Бравады нет, а есть стремление к еще большим опасностям - к «делу».

5 декабря 1877 г. сестре Наталье: «Вот я и достигла моего душевного желания и была на перевязочном пункте в деле... 30-го в 8 часов в 10 верстах началось дело при Мечке. Сцены были ужасные и потрясающие... Нас было всего три сестры, другие не успели приехать. Раненых в этот день на разных пунктах было 600 вместе с убитыми; раны почти все тяжелые, и многие из них умерли... к нам привозили много раненых турок, и нам приходилось их перевязывать... Я так усовершенствовалась в перевязках, что даже на днях вырезала пулю сама и вчера была ассистентом при двух ампутациях». Откуда черпала силы эта удивительная женщина, только Богу известно! Для каждого раненого и больного она находила ласковое слово, ободряла, вселяла уверенность в выздоровление. «Да, велик русский солдат!» - восклицала Вревская, видя муки несчастных.

Накануне рокового для себя Нового, 1878 года Юлия - Наталье: «Я уже писала тебе, что тут слишком много дела, чтобы можно было решиться оставить; все меня тут привязывает, интересует; труд слишком мне по сердцу и меня не утомляет, а о болезнях Бог ведает. Тут я подвержена эпидемиям меньше, чем в другом месте. Теперь мне дали одного сумасшедшего солдата, он очень страдает, его едва привязали к кровати в сумасшедшей рубахе, его едва укротили пять человек, но все бедный мечется. Так мне его жаль. Я его кормлю, он меня узнает».

Последнее пристанище

Не уберег Бог от болезни Юлию Вревскую. 5(17) января от этого сумасшедшего солдата она заразилась сыпным тифом, и, как всех опасных для окружающих, ее положили в отдельный сарай. Болезнь протекала скоротечно и тяжело. 24 января 1878 г. не стало сестры милосердия Юлии Петровны Вревской.

Могилу для нее копали раненые солдаты, и они же несли гроб, не позволив это делать никому другому. Похоронили Юлию Петровну в платье сестры милосердия около церкви.

Начальник госпиталя сказал по случаю этой смерти: «Покойная баронесса Вревская за время нашего короткого знакомства заслужила как женщина самых больших симпатий, а как человек - глубокого уважения за точное выполнение своих обязанностей...»

И.Тургенев в письме П.Аненскому от 11 (23) февраля 1878 г. писал: «Это было прекрасное, неописуемо доброе существо. У меня около 10 писем, написанных ею из Болгарии. Я Вам когда-нибудь покажу. Ее жизнь - одна из самых печальных, какие я знаю».

Женщине, чье имя было святым, Иван Сергеевич посвятил стихотворение в прозе: «Памяти Ю.П.Вревской».

«На грязи, на вонючей сырой соломе, под навесом ветхого сарая, на скорую руку превращенного в походный военный госпиталь, в разоренной болгарской деревушке - с лишком две недели умирала она от тифа... больные солдаты, за которыми она ухаживала, пока еще могла держаться на ногах, поочередно поднимались с своих зараженных логовищ, чтобы поднести к ее запекшимся губам несколько капель воды в черепке разбитого горшка...»

В 1907 г. в Бяле открыли музей истории Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. Среди экспонатов был портрет Ю.Вревской со словами В.Гюго: «Русская роза сорвана на болгарской земле сыпным тифом».

Валерий ПЕРЕДЕРИН, врач.
Москва.