Камышин: начало

Советское прошлое еще долго будет пребывать с нами. Старшее поколение часто будет вспоминать его с ностальгией (да и как иначе - ведь молоды все были), юная поросль, как ведется, продолжит о днях минувших иронизировать да жалеть «предков». Интересные, на наш взгляд, наблюдения и выводы о советском строе, его конфликте с, казалось бы, логичными и разумными подходами к общественной жизни, о специфике профилактической медицинской службы в то время содержатся в записках бывшего санитарного врача Юрия КОРНЕЕВА. Их мы и предлагаем вниманию читателей «МГ».

В омут с головой

Опустел предбанник ректората. В соответствии с решением комиссии по распределению, заполучив новенькие дипломы и личные печати (!), новоиспеченные врачи отправлялись к первому месту своей работы. На прошедшей только что комиссии по распределению, с легким сердцем и без долгих размышлений, выбрал я из предложенного списка городов самую южную точку, ткнул в нее пальцем, расписался и вышел в коридор, как король. Вот так, в 1960 г. и состоялось памятное на всю жизнь мое знакомство с городом Камышиным. И без всяких преувеличений могу сказать, что опыта, полученного в начале самостоятельной деятельности, хватило на всю оставшуюся жизнь.

...Заведующий Сталинградским областным здравотделом Григоренко глянул на мое направление и глубокомысленно изрек: «Поедешь в Камышин главным врачом городской санитарно-эпидемиологической станции. Место свободное, бывшего главного недавно посадили».

Ничего себе начало! Есть о чем задуматься. Главный врач городской санэпидстанции - это же и главный государственный санитарный врач города, численность населения которого уже подобралась к сотне тысяч. И за состояние здоровья всех проживающих в нем людей с меня первого будет спрос! А с предыдущего главного, видно, уже спросили. По всей строгости. Вот уж не думал не гадал, что таким невероятным окажется начало моей медицинской карьеры.

Вручили мне в руки приказ по облздраву, дали в город телефонограмму, и, с душой, сбежавшей в пятки, направился я принимать дела.

Новое, только что отстроенное двухэтажное здание санитарно-эпидемиологической станции, 111 человек персонала, 6 машин, гараж, плюс дезинфекционный отдел, в котором еще около 40 человек, и я (Бог ты мой!) - главный! В составе персонала наличествует 11 врачей и 1 химик. С одной стороны, успокаивает, а с другой -беспокоит тот факт, что самый большой стаж у моих врачей... 2 года. И все дела придется вершить именно с этой и только с этой «всезнающей» командой.

Вода и колбаса

А дела поджимали с каждого утра, и во всей этой текучке не могла не обратить на себя внимание весьма занозистая проблема. Вопиюще заявлял о себе тот факт, на который всё время указывала и область, что население молодого во всех отношениях города слишком много и часто болело. Захлебывалась медицинская служба, коек в больницах хронически не хватало. И, судя по накопленным данным, ситуация эта длилась не один год.

Что мы имеем: медики работают в полную силу, больничные койки не простаивают, меры профилактики осуществляются, как то и должно быть, а инфекций, как говорят, пруд пруди. Значит, надо тщательно проанализировать ситуацию.

Результаты проведенного анализа мы долго обсуждали с председателем исполкома. Карты и схемы были весьма красноречивы: город захватывал всё новые территории, раздвигал свои границы вдоль берега Волги, и в итоге станция водозабора питьевой воды, когда-то расположенная выше по течению реки, оказалась в черте города. А новая инфекционная больница, благополучно сливающая сточные воды непосредственно в Волгу, расположилась выше водозабора - травись, не хочу.

- Знаешь, - глядя на графики, вздохнул Аксёнов, - ты этого не писал, а я не видел. Новый водозабор построить мы не можем - нет средств. Так что активизируйте свою работу среди населения, пусть хоть сырую воду из-под крана не пьют, а мы будем нажимать на директора комбината, чтобы поторопился с очистными сооружениями.

Вот так - больницу не уберешь, водопровод не закроешь и людей без воды не оставишь. А санитарная пропаганда, если и помогала, то морально - создавала видимость работы. Как теперь говорят, ситуацию взяли под контроль. Так и держали.

...Врач пищевого отдела, молоденькая, хорошенькая и какая-то беззащитная, появляется в моем кабинете. Нет у нее управы на колбасный цех промкооперации: и не слушают ее там, и во внимание ее требования не принимают, и вообще посылают куда-то. Что ж, врачу выдаю соответствующее внушение, а в злосчастный цех отправляюсь самолично.

Оторопел прямо в дверях. Такую грязь надо копить годами! Гадливое ощущение вызывает всё: пол, стены, разделочные столы, оборудование и какие-то безликие, замызганные люди во главе с нагловатым заведующим. Тут даже предписывать ничего не нужно -закрыть и дело с концом! О чем заведующего тут же и оповещаю.

- Не могу подчиниться, - злорадно усмехается он. - Городу без нашей продукции жить нельзя. Да и в горкоме за это по головке не погладят.

- Не ваша забота. Работу прекратить, всё обесточить немедленно, а производство, если и откроем, то только после капитального ремонта.

- А вы попробуйте, закройте!

Медлить было нельзя. Отправился в хозяйственный магазин, приобрел висячий замок и вернулся обратно, чтобы водрузить его на дверях колбасного цеха, не советовав никому его открывать.

В санэпидстанции встретили с тревогой, уже было несколько звонков из горкома КПСС, требуют главного врача немедленно. Ну так в чем дело? Может, познакомиться захотели. Я не член партии, но раз требуют, то сходим, познакомимся.
 
- Тебе кто позволил самовольничать? - нахмурил лохматые брови первый секретарь горкома Мещеряков.
- Не будут они работать, пока не проведут капитальный ремонт.
- Успеется, проведут, если надо будет. Пока пусть работают.
- Постановление о закрытии вынесено, а дело в отношении заведующего будет направлено в суд.
- Кто тебе это позволит? Как мы здесь решим, так и будет. Пойдешь и сам откроешь производство.
- Хотите, идите сами, открывайте.

Да, зелен я был и не имел никакого понятия о том, что являет собой руководящая Коммунистическая партия.
- Ты с кем разговариваешь, молокосос? Хочешь остаться без работы? Так это мы сейчас же и оформим.

Долго тянулось это дело: трижды открывали цех без ведома санэпидстанции, трижды мы закрывали его снова. Дошло до того, что, будучи беспартийным, я съездил в Москву в ЦК КПСС с жалобой на самоуправство первого секретаря. И ведь приняли, долго и внимательно беседовали, записывали, обещали разобраться. Наверное, разобрались-таки, потому как через год освободили Мещерякова от должности первого секретаря и убрали из города. Но, думаю, не только колбасный цех послужил тому основанием, набралось и другого прочего.

Но это было потом. А пока...

Выговор с занесением

Не успел переступить порог санэпидстанции, как наваливается из ряда вон выходящее ЧП. Вчера поздно вечером умер четырехлетний мальчонка, виноваты врачи -вовремя не госпитализировали. Больной инфекционный, уложить его в стационар - наша обязанность. Так предупреждал же неоднократно. Вон они, машины во дворе. Но не на ходу - колеса без нормальных шин. «Это ваша забота, - твердили в горздраве, - надо уметь работать». Что значит «уметь», и разве это не есть прямая забота горздрава? Заботы будут теперь у меня, поскольку уже тянут на бюро горкома. Там всё припомнят.

Вел заседание первый секретарь. Вопросов в повестке много, но касающийся медиков - третий. Добрались до него и заслушали краткое сообщение завгорздравом. Мне и слова не дали сказать, хотя речь шла о санэпидстанции. Сообщение вопросов не вызвало, ситуация-то ясная - не решаемая колесная проблема близка всем, присутствующие лишь тихо о чем-то, для себя более важном, перешептываются. Мещеряков резюмирует, всё более сам себя распаляя: санэпидстанция работает плохо, главный погряз в администрировании, врачи бездействуют, а кругом антисанитария; транспорт есть, а больные его не могут дождаться, вот и смертный случай уже есть, и сколько это может продолжаться!..

 - Я предлагаю, - заключил Мещеряков, - вынести главному выговор с занесением в личную карточку.

Я вновь попытался подняться, и вновь услужливые руки опустили меня на стул. Проголосовали, вынесли выговор и объявили перерыв.

- Это первое тебе, мерзавцу, предупреждение, - с угрозой бросил Мещеряков в коридоре, - наука, так сказать, на будущее.
- Наука хорошая, - согласился я, - если только не принимать во внимание одно существенное обстоятельство.
- Это какое же?
- Да беспартийный я.
- Какого же ты черта молчал?
- А кто мне слово давал?
Какое-то мгновенье он уничтожающе смотрел на меня, потом, круто повернувшись, скрылся за дверью своего кабинета. Может, пошел свои бумаги переделывать...

Санкционированная глупость

Виданное ли дело: председатель исполкома обращается за помощью. Суть дела в том, что поток прибывающих в город неиссякаем, а подыскать им крышу над головой уже не представляется возможным. Общежития переполнены. Велено открыть, и уже несколько дней как открыто, еще одно - общежитие в профтехучилище комбината.

Председатель исполкома уже побывал там, весьма впечатлился, с принятым решением не согласен, но горкому о том «пока» не известно. Да и как ему против первого секретаря... Вот если бы санэпидстанция подала голос да профсоюз с пожарниками, то и он присоединился бы... потому и звонит...

Вот так, значит. Исполком вне конфликта, кресло свое председатель потерять опасается, а нам, которые с партийным выговором беспартийные, море должно быть по колено.

Наведываюсь в отдел гигиены труда. Ну просто гора с плеч. Оказывается, мои в общежитии уже побывали, только доложить не успели, а теперь, заикаясь от спешки, делятся впечатлениями. «Там такое... кошмар... вы бы видели...»

- Какое решение приняли на месте?

- Приостановить, закрыть... Только оно, постановление наше, им не указ. Вы, говорят, в горком, обращайтесь, напрямую. Нам, говорят, приказали.

Да, ситуация! Судя по бумагам, закрывать нужно внезапно возникшее общежитие. Раздумывать особо нечего, понятно, что исполком подставляет санэпидстанцию, и лицо свое председатель сохранить желает, и барского гнева опасается, ну да бог с ним вместе с его опасениями. Нас, битых, тоже на козе не объедешь. Телефонограммой ставим в известность горком с исполкомом, что завтра будет проведено санитарное обследование комбинатовского общежития.

Однако! У входа в училище уже стоит исполкомовская «волга». Недавно приобретенная, сверкающая лаком. Редкий аппарат в нашем городе. Ага, так! Председатель-то не один! Вот оно что, вместе с директором комбината приехали, да еще и главного инженера с собой прихватили. Уже всей троицей директора училища чехвостят. Ну, это они правильно делают, хотя общежитие устроили, конечно же, не без их ведома. Но виноват, естественно, директор. А кто же еще? Виноватый-то должен быть? К видимому облегчению для всех, в неискренней выволочке определился краткий перерыв на время приветствий, есть у послушного директора время для передышки.

- Ну что, начинаем?

- Подождать придется, - вздыхает председатель. - Первый обещал быть самолично. Должен сейчас подъехать. Да вон и его «волга».

Горкомовская машина даже едет по-особенному, основательно так вминает колеса в землю. Из черного лимузина, пыхтя, выбирается первый секретарь.

- Санстанция становится вездесущей и надоедливой, - вместо приветствия обращается он к присутствующим, - надо же сколько народу от дела отрывает...
- Ну, - миролюбиво гудит директор комбината, - мы же не на прогулку собрались.
- Ладно, раз уж собрались, то тянуть нечего, - первый животом вперед решительно направляется к дверям.

Для начала предстает перед нами обычный, с большим усердием обшарпанный холл, забитая одежкой и каким-то барахлом раздевалка, небольшой коридорчик, ничего особенного здесь нет, а дальше, за растрескавшейся и перекошенной дверью во всей своей красе распахивается оно самое, общежитие. Если у кого повернется язык назвать его таковым. У нас он не поворачивается, и, сгрудившись, стоим мы молча, в глубокой оторопи...

Не приведи господи сподобиться и увидеть такое еще раз. Перед нами обычный цех обычного завода или фабрики. Тусклый свет пробивается сквозь закопченные и побитые, от века не мытые стекла, ряды заваленных тряпками и промасленной ветошью станков бегут от дверей до далекой противоположной стены, потолочные рельсы с талями, болтающиеся и свисающие с потолка цепи, провода, черно-грязные, в потеках мазута проходы. А в проходах ряды кое-как расставленных раскладушек, с раскиданными на них вперемежку с барахлом кастрюлями, мисками, бутылками и стаканами. На веревках и проводах живописно красуются штаны, рубахи, майки, какое-то тряпье, люди стоят и бродят по проходам, лежат на раскладушках, кучами грудятся на станках. Где-то в углу тренькает невидимая гитара.

Мы стоим молча, и взгляды наши упираются в лицо Первого. Вот оно, воплощенное в жизнь решение горкома, а точнее, его самого, Первого. Слов нет. Да и взять их неоткуда. Секретарь тяжело дышит, но «держит лицо». Передергивает плечами, хмурит лоб, закладывает руки за спину и испепеляет нас взглядом. «Подумаешь, - читается в нем, - чистюли, заботливые какие. Не постоянно же так будет. Приборку сделают и всё тут. Полный порядок!»

- Ну что, товарищи, давайте потерпим немного, - сказал, как отрезал, секретарь горкома.

Да, вот таким оно и было, отношение «верхов» к «низам». За годы советской власти воистину невиданное презрение вызрело у партийного руководства всех уровней к трудовому народу, воспринимавшемуся им как рабочая сила, да и то не выше быдла. И оставалось это презрительное отношение неизменным у партийной власти все долгие годы ее существования. За что в итоге и поплатилась...

А «общежитие» мы все-таки вскоре прикрыли...